Из пророческих снов
И из визга фанфар
Ты ко мне явись,
Как проклятие слов,
Как полночный кошмар
Ты ко мне явись,
Из зеленых побегов
И из мертвых ветвей
Ты ко мне явись,
Из изнанки победы,
И потерянных дней
Ты ко мне явись,
Как предательство друга
Или помощь врага
Ты ко мне явись,
Как предвестье недуга
Иль проклятье богам
Ты ко мне явись,
Избавленьем от жизни
Пустой и ненужной
Ты ко мне явись,
Моя ненависть!
Ненависть!
Ненависть!
Ненависть!
НЕНАВИСТЬ!
Из сожженной рукописи Фрика «Горючие стихи»
В медицине главное — правильно поставить диагноз:
Заболел — ОРЗ, помер — рак...
Медицинский анекдот времен развитого социализма
Глава 1
— Так что же нам с тобой делать, Сорокин?..
Глаза нашего главного редактора Савелия Петровича грустно и одновременно задумчиво смотрели поверх моего плеча на портрет классика советской литературы Максима Горького, почему-то все еще украшавший главный кабинет редакции нашей газеты.
Савелий Петрович имел давно всем известную привычку — не желая сразу сообщать работнику газеты об уже принятом решении, он задавал какой-нибудь риторический вопрос и принимался изучать портрет Горького. Может быть, поэтому я не слишком заволновался, услышав, что Савелий Петрович не знает, что со мной делать. «Видимо, собирается послать меня в местную командировку «не по профилю...» — подумалось мне. Однако оказалось, что вопрос главного редактора был совсем не риторическим.
Оторвав взгляд от сурового и в то же время вдохновенного лица классика, главный взглянул в мое лицо и задал следующий вопрос:
— Ну, что ты молчишь?.. Или сам не знаешь, что нам с тобой делать?!
— А... разве надо что-то делать?.. — неуверенно переспросил я. — Мне как-то казалось, что со мной все в порядке... Или вы решили послать меня в институт пластической хирургии... за счет редакции?..
Своим последним вопросом я намекал на вечное: «Ну и рожа у тебя, Сорокин!.. Вылитый бандюган!» — произносимое Савелием Петровичем не реже двух раз в неделю. Однако на этот раз главный не дал сбить себя с выбранной темы.
— Володя!.. — начал он неожиданно проникновенным тоном, и я сразу серьезно испугался. — Володя!.. Тебе скоро тридцать. Возраст, так сказать, зрелости, а какая у тебя зрелость?! За последний год ни одной серьезной публикации, ни одного журналистского расследования, а разве у нас в области нечего расследовать, не о чем писать, не с чем бороться?! Вспомни хотя бы свой очерк о деле старшего лейтенанта Макаронина! Я, признаться, после этой публикации думал, что ты вырос наконец-то из детских штанишек, что стал настоящим серьезным журналистом... А ты?!
— А я?! — грустно повторил я вслед за своим руководителем.
— Ну посмотри, чем ты занимаешься?! — вдруг «возопил» Савелий Петрович. — Организовал какой-то странный клуб со странным названием «Внуки Ильи Муромца», учишь детишек драться. Да ладно бы еще показывал им какое-нибудь там «у-жу» или «так вам до», а ведь вы ходите по общественным местам, размахивая заточенным железом. Ну скажи, неужели это так интересно, дубасить друг друга старыми автомобильными рессорами в городском парке?!
— Это не рессоры!.. — обиделся я. — Это мечи!..
— Вот-вот!.. — немедленно подхватил Савелий Петрович. — Какие могут быть мечи в тридцать-то лет?!
«Какие?! — обиженно подумал я. — Да самые настоящие!..» И тут я вдруг понял, что главный... прав! Моя работа, моя журналистская деятельность, в последнее время как-то потеряла для меня привлекательность. Мне стало неинтересно писать о бытовом насилии, которое было, есть и будет подавляющим видом преступлений, о мелких мошенниках, катающих самые разные наперстки под носом разинувших рты обывателей, о бомжах, лишенных своего жилья расплодившимися «риэлторами». Даже об «акулах» нашего дикого капитализма, о капиталах, нажитых ими на слезах, горе и нищете простых, по-дурацки честных людей, мне писать не хотелось! Потому что вся эта писанина, все эти обличения и расследования абсолютно ничего не давали! Ты кричишь: «Караул, держите вора!!!» — но никто из тех, кому этого вора положено «держать», тебя не слышит... Не желает слышать!
|
